Бороться против «гошистских» идей — значит бороться за людей, еще разделяющих эти идеи,— так понимают сознательные рабочие Франции задачу преодоления «ультра-левизны».
«Партизаны» из Сорбонны
Однако откуда происходят и не кого опираются «леваки»?
Организации «гошистов» (так называют во Франции 4 ультра левых, -весьма многочисленны. Одних только маоистских «партий» и групп насчитывается больше десятка, а, кроме них, существуют еще троцкистские в анархистские течения. Между ними немало разногласий, нередко перерастающих в ожесточенную перебранку. Между разными троцкистскими и маоистскими группами, тоже нет единодушия.
Однако, независимо от «разногласий»» все «ультралевые» считают своим общим противником наиболее влиятельные и массовые организации рабочего класса. Ожесточенные атаки на Компартию и Всеобщую конфедерацию труда — одно из главных направлений их пропаганды.
Лидер «Пролетарской левой» Ален Жейсмар обвиняет активистов ВКТ в «коллаборационизме», в сотрудничестве с классовым врагом. Для Жейсмара не существует соглашений, которые закрепляют победу, одержанную рабочими, создают условия для дальнейшего развития классовой борьбы. Любая успешная забастовка заканчивается соглашением, к которому трудящиеся вынуждают капиталистов, заставляя их таким образом признать свод поражение. Без таких соглашений невозможна борьба трудящихся за своя права, за повышение жизненного уровня, за улучшение условий труда. «Ультра левые» предлагают Взамен «партизанскую войну», «народное сопротивление», «насилие».
Что же кроется за этими громкими словами? По мнению Жейсмара и его единомышленников, трудящиеся Франции «уже теперь» применяют методы «народной партизанской войны». Доказательства? На одном заводе бастующие рабочие продержали несколько дней взаперти хозяина. На другом, — произошло столкновение рабочих с полицией. Конечно, такое «революционное насилие» признает Жейсмар, еще не распространилось по всей стране, но это вопрос времени. «Мы делаем ставку на длительную, затяжную войну, сначала невооруженную — путем саботажа производства, террора в отношения хозяев, потом вооруженную». Рано или поздно трудящиеся возьмут в руки ружья в веревки, начнут вешать капиталистов, заявляет Жейсмар.
Концепция, в общем, очень простая я по-своему стройная. Трудящиеся ненавидят своих эксплуататоров, остается
только всячески раздувать эту ненависть, давать ей выливаться в самые крайние формы. Жейсмар, явно опираясь на опыт «культурной революции», особенно настаивает на необходимости унижать человеческое достоинство «врагов». Если рабочие запрут хозяина в его кабинете, хорошо бы не давать ему есть и выходить в туалет, повесить на спину оскорбительную надпись и т. д. Когда враг будет таким образом унижен, исчезнут остатки страха перед хозяевам», ненависть и насилие расцветут пышным цветом, и дело революция будет в шляпе.
Правда, схема Жейсмара не блещет новизной. Представление о революции только, или главным образом как об акте ненависти и насилия, вера в особую миссию «действующих меньшинств», которые сумеют эту ненависть раздуть и направить в «нужное русло»,— все эти идеи издавна присущи крикливому мелкобуржуазному реврлюционаризму. Его сторонники видят в массах одни лишь инстинкты и слепые эмоции: страх, ненависть — и полностью отказывают им в разуме, сознании. Современный французский рабочий класс с его богатым опытом классовой борьбы, с его здравым смыслом и очень высоким для капиталистической страны уровнем политического и культурного развития, отвечает этим представлениям не больше, чем реальное строение мироздания мифу о трёх китах, подпирающих землю.
Мифологическое описание общества я происходящих в нем процессов — вообще весьма характерная черта идеологии многих ультралевых течений. Уход из реальной жизни в некий выдуманный сконструированный мир находит свое внешнее выражение в политической терминологии, заимствованной из совершенно иных исторических условий. Сопротивление, партизанская война, оккупация — все эти словечки подменяют реалистический анализ действительности притянутый за волосы ассоциациями.
Никто в точности не знает, сколько членов насчитывают ультралевые группы. Никто, кроме, может быть, полиции, которая, по слухам, имеет немало своих людей в левацких организациях, особенно в самых «крайних» из них (вроде «Пролетарской левой»). Некоторые обозреватели говорят о 30 тысячах «гошистов», действующих во Франции, другие называют значительно меньшие цифры. Но дело в конечном счете не в точной статистике: а в идеологии, и тактике гошистских групп несовместимы с массовой организацией. Сколько бы ни было членов в той или иной из них, все они существуют в виде узких, замкнутых сект, отделенных от остального мира системой бессмысленных, с точки зрения здравого рассудка, верований и действий.
Летом этого года «гошисты» выдвинули лозунг, — «Никаких отпусков для буржуа». Практически это выразилось в том, что на модных курортах «ультрареволюционеры» прокалывали шины дорогих автомобилей. В мае «ультралевые» захватили здание естественно-научных факультетов Сорбонны, разломали дорогое оборудование лабораторий. В Гренобле они несколько дней «оккупировали» студенческое общежитие. И вот такие действия «гошисты» выдают за «борьбу с капитализмом» или «гражданскую войну в университетах».
Реклама и действительность
«Гошистов» немного, но шум они производят большой. О них говорят, спорят. Крупнейшие буржуазные газеты ежедневно уделяют несколько столбцов, а то и полосу-полторы описаниям «партизанских» действий «гошнстов», репортажам о судебных процессах их активистов и т. д.
Рекламируют «ультралевых» по многим причинам. Прежде всего Потому, что всё необычное, внешне яркое, экзотическое, — ходкий товар на газетном рынке. «Подвиги» герильерос из «Пролетарской левой» щекочут нервы обывателю, тем более, что они развертываются не за тридевять земель, где-нибудь на Амазонке, а на соседней улице. Но есть причины я более глубокие. Какими бы мальчишескими ни выглядели партизанские действия «леваков», всё они — и взрывы бомб, и сожженные машины, и разбитые Приборы в университетах —- нагнетают атмосферу беспокойства, страха перед какими-то подпольными заговорами, а это очень и очень на руку тем, кто заинтересован в обуздания действительно массового демократического движения, основная сила которого — рабочий класс.
Раздувание «гошистского» жупела преследует еще одну немаловажную цель: Как бы ни разглагольствовали некоторые журналисты и социологи о «перерождении» Французской компартии, об отказе ее от революционных целей и превращении в «партию порядка», для буржуазии, коммунисты остаются врагом номер один. Основная масса французов считает Компартию наиболее серьезной я мощной оппозиционной силой. В этих условиях смакование «ультрареволюционности» «леваков» призвано создать впечатление, что носителями революционных идей и действий теперь являются
вовсе не коммунисты, а бунтаря из «гошистских» сект. Эти операция рассчитана на подрыв престижа Компартии в глазах трудящихся, настроенных оппозиционно по отношению к существующему строю, и в особенности молодежи, вступающей на путь классовой борьбы. Для антикоммунистов всех оттенков такая операция представляет тем больший соблазн, что в серьезность «гошистской» опасности не верит ни один мало-мальски опытный буржуазный политик.
И все же было бы, наверное, большой ошибкой видеть в «гошизме» лишь смешной маскарад, разыгранный кучкой истерически настроенных юнцов. В одном парижском кафе я случайно подслушал разговор двух студентов. «А как поживает Гастон?» — спросил один из них.— «О, он отпустил вот такие волосы, стал яростным «гоши-стом». Что до меня, я согласен с их идеями, но я против их крайностей». Мало кто готов вместе с «гошистами» разрушать лаборатории в срывать экзамены. Однако их митинги собирают довольно многочисленную молодежную аудиторию. Большинство приходит из любопытства, но многие и потому, что им импонирует та резкость, с которой ультралевые ораторы осуждают все институты «этого прогнившего общества»: бюрократическую власть,
стандартизованную культуру, школу, семью. Несомненно, что в идеях и действиях «гошистов» есть что-то, что находит отклик в настроениях определенных общественных слоев.
В одной французской семье я познакомился с молодой женщиной — подругой хозяйки дома. По специальности она оператор на электронной машине. «Моя работа — это сплошной кошмар,— сказала она мне. — Я сама превратилась в автомат. Гораздо лучше было бы считать на бумаге карандашом — так, по крайней мере, мозг хоть чем-то занят. И никаких надежд на лучшее, на более интересную работу».
Моя знакомая работает в фирме, изучающей спрос покупателей на различные товары. Она рассказала мне о своей коллеге на работе — социологе. Окончив университет, эта девушка вынуждена изо дня в день проводить опросы об отношении людей к новым сортам мыла или нижнего белья. «Она озлоблена на весь мир и с отчаяния стала маоисткой». Мне говорили, что организованные ультралевые группы существуют в конструкторских бюро многих крупных фирм, в Высшей политехнической школе, готовящей инженеров для промышленности, в научно-исследовательских институтах.
Резонанс, который «гошистские» идей вызывают в некоторых слоях научной и технической интеллигенции,— одно из своеобразных последствий резкой деградации «интеллигентных» профессий. Под влиянием современной научно-технической революций происходит «омассовление» труда инженеров и научных работников, многие из них теряют былое привилегированное, и относительно самостоятельное положение и превращаются в прикованных к своим узким профессиям «Пролетариев в белых воротничках». Подчиненность, зависимость, бедность творческого содержания труда многие из вин воспринимают особенно болезненно потому, что, как любят говорить социологи, обладают высоким уровнем ожиданий. Их происхождение из привилегированных социальных слоев, полученное ими образование, их знания в культура — все это находится в вопиющем противоречии с их повседневной трудовой жизнью.
Событии пая— июня 1968 года показали, что массовые слои французской интеллигенции встают на путь активной борьбы против капиталистической эксплуатации. В первую очередь это относится к студенческой молодёжи, прекрасно знающей, что ожидает ее за порогом университета. Нельзя, однако, не видеть, что для многих представителей этих слоев и сама эксплуатация, и борьба против нее — дело новое. Выходцы из буржуазных и мелкобуржуазных семей, попав из уютного мирка материального благополучия и отвлеченных прописных истин в безжалостный мир производства и бизнеса, чувствуют, что их жестоко обманули. Все представления, которые внушали им с детства, не выдерживают соприкосновения с этим миром. У некоторых молодых интеллигентов это порождает озлобление, желание разрушить — и как можно скорее — все, что обмануло их надежды: мораль, семью, культуру, школу, достижения технического прогресса. Подобные эмоции создают благоприятную почву для «ультрареволюционной» пропаганды.
Содействует этой пропаганде и распространенные в некоторых кругах научной и творческой интеллигенции идеологические представления. Основателями французской разновидности маонизма были молодые философы из Высшей нормальной школы. В этом нет ничего удивительного. Идеи ультралевых сект во многом созвучны иррациональным установкам влиятельных школ современной буржуазной философии. В общественном мире нет никаких закономерностей, он хаотичен, бессмыслен, человеку в этих условиях не остается ничего другого, как следовать своим инстинктам, велениям своих стихийных эмоций, — таков основной «практический» вывод из экзистенциализма — философского направления, разработанного во Франции Жан-Полем Сартром. И есть своя логика в том, что после майских событий этого года Сартр демонстративно объявил себя редактором маоистского «Народного дела» А в один из летних дней парижские газеты, захлебываясь, сообщили о новой сенсаций: Сартр и известная писательница Симона де Бовуар отправились продавать «Народное дело» на Большие бульвары и были схвачены полицией. Правда, их тут же отпустили…
Ультралевая фразеология нынче в моде в квартале Сен-Жермен-де-Пре, посещаемом парижской литературной и художественной богемой. Ею щеголяют известные литераторы, кинорежиссеры. Все это вносит еще большую путаницу в головы восприимчивой. к «модным» идеям части молодежи.
Вместе с коммунистами
В мае 1968 года студенческая масса показала, что они обладают громадным потенциалом боевой энергии, но ее тогдашние лидеры и организации не смогли и не за хотели найти точку приложения этой энергии, предложить студентам обоснованную реалистическую программу борьбы. Туманные лозунги «самоуправления» или авантюристические принципы к «партизанской войне», заменить такую программу не могли.
Подавляющее большинство студентов, участвовавших в майских событиях, вскоре почувствовали бесперспективность и бессилие абстрактного радикализма и отшатнулись от него. Глубокий кризиз переживает влиятельный в прошлом ЮНЭФ — Национальный союз французских студентов, руководство которого оказалось в свое время в руках «леваков».
С одним из вывших активистов ЮНЭФ я познакомился на собрании ячейки Коммунистической партии парижского Квартала Одеон. Жан-Поль теперь преподает в лицее, а в 1968 году он был студентом-историком, пережил — в качестве активного участника событий «бурные дни и ночи «красного мая». В Компартию он пришел после Майского кризиса, поняв на собственном опыте бесплодность гошнстской идеологии и тактики, их разрыва с реальной жизнью. С каким-то ужасом он вспоминает бесконечные словопрения в ЮНЭФ, внутри которого, по его словам, ни когда не было ни настоящей идейной целеустремленности, ни товарищеской теплоты в отношениях между активистами» Все это он нашел в организации коммунистов. И нечто, может быть, для него еще более важное — трезвость, реализм, стремление к эффективной борьбе за интересы трудящихся. В ячейке Жая-Поля из 12 коммунистов четверо — студенты.
Студенты-коммунисты ведут большую и трудную работу в своих университетах. При их активном участии создана организация «ЮНЭФ — Рену во» («Обновление»), стремящаяся возродить на новой основе, с учетом опыта прошлых ошибок, Национальный союз французских студентов.
Французские коммунисты знают, что вовлечение основной массы студенчества в общее русло демократической борьбы, налаживание прочного союза студенческого движения в организованным рабочим классом — дело далеко не простое. Авангард французского рабочего класса в то же время убежден в искренности и стойкости антимонополистических устремлений большинства студенческой молодежи.
Последнее относится и ко многим из тех, кто сегодня еще подвержен влиянию «ультралевой» пропаганды. «Сложность проблемы,— сказал мне старый коммунист, один на руководителей профсоюза шахтеров ВКТ,— в том, что многие из тех, кто распространяет враждебные нам листки, на деле не враги нам». Бороться против идей— значит бороться за людей, еще разделяющих эти идеи,— так понимают передовые сознательные рабочие задачу преодоления «ультра левизны».
Париж — Москва.
Герман Дилигенский
Доктор исторических наук
Окончание. Начало смотри в номере от 31 января с. г.
«Комсомольская Правда»
