СУДЕБНЫЙ ОЧЕРК. Смерть — всегда трагедия, всегда горе. Если же настигает она человека не после длительной болезни, а неожиданно — скажем, на операционном столе, когда были, казалось, все условия не подпустить ее, тогда к горю людей, привыкших свято верить в могущество медицины, примешивается сомнение: а все ли сделано врачом, чтобы спасти больного? Не совершил ли врач роковой, непоправимой ошибки? И бывают случаи, когда на стол прокурора ложится заявление: просим привлечь к ответственности за преступную халатность, повлекшую за собой… и так далее.
Так рождается «врачебное дело», в общем-то довольно редкое в практике судебных работников. Около 90 процентов их прекращается еще на стадии предварительного следствия. Ибо врач виновен, если мог и должен был представлять последствия своих действий, а этого-то он зачастую и лишен в силу сугубо объективных причин.
Медицина — не только наука Это почти в равной степени и искусство, где возможности специалиста и, следовательно, результат его действий зависят от таких факторов, как интуиция и умение установить контакт с больным (что не столь просто, как кажется непосвященным), клинический опыт, который невозможно восполнить никакими книжными знаниями, и многое другое.
Существуют, конечно, различные лабораторные, инструментальные методы исследований, даже диагностические компьютеры. Но и они — лишь помощники, орудия врача. Ими не заменить остроту и проницательность его мышления, уровень и разносторонность профессиональной культуры.
Трудно тому, кто потерял дорогого человека, понять и принять все это, абстрагировавшись от трагедии как таковой. Но надо.
…Похороны ожидались во второй половине дня, и главный врач Новикова сделала все, чтобы с утра привычный порядок в больнице не нарушался. Крепилась из последних сил, не давала воли чувствам, старалась выглядеть всегдашней Лидией Акимовной — деловитой, собранной, энергичной.
В амбулатории никого на прием к ней не оказалось, но обход отделений Лидия Акимовна провела как обычно и только потом ушла к себе в кабинет. Долго просидела, уронив лицо в ладони сильных рук, шершавых от бесчисленного мытья с грубой щеткой, от частой обработки всякими обеззараживающими средствами, положенными хирургу.
Очнулась, когда донеслись издалека, от центра Ярышева, раскатистые и гулкие, надрывные такты шопеновского марша. Они окрепли и выровнялись, тяжело поплыли над селом, обгоняя двинувшуюся процессию, Лидия Акимовна вскочила, порывисто шагнула к двери — и тут же одернула себя: еще рано. Нечего торчать у ворот с сестрами и санитарками, выздоравливающими больными.
Сергей Шемякин был видный в Ярышеве человек: бывший секретарь райкома комсомола, директор школы. В свое время все думали, что навсегда вылетел он из родного гнезда. Нет, как только открыли в селе десятилетку, вернулся обратно, и его появление скоро начали ощущать в клубе и библиотеке, сельском Совете, правлении колхоза. Красив, удачлив был он в расцвете сил, наступающей зрелости. И вот…
Скорбная процессия поравнялась с больничными воротами, и Лидия Акимовна уже шагнула, чтобы присоединиться к ней, как вдруг в машине поднялась высокая простоволосая старуха в черном. Взмахнув судорожно зажатым в кулак платком, закричала пронзительно:
— Убийца! Вон отсюда, проклятая! Не смей!
Новикова не сразу сообразила, к кому обращается Анна Ивановна— мать Сергея. Лишь когда на ней сошлись десятки глаз, поняла. И отшатнулась, побрела прочь, с трудом передвигая налившиеся свинцом ноги…
…Анна Ивановна Шемякина вошла в кабинет следователя Лямина и опустилась на стул, уперев неподвижный горестный взгляд в серое пятно на стене где-то за спиной и чуть выше Лямина. Это было олицетворенное материнское страдание, и ко многому привычный следователь испытывал к ней острую жалость, искреннее и глубокое сочувствие. Сергея Лямин знал давно, еще по комсомолу, и переживал его гибель. Правда, ему не нравилось заявление, с которым пришла Шемякина, но об этом он старался пока не думать.
— Не терзайтесь вы так, Анна Ивановна, себя поберегите,— ласково сказал он Шемякиной и демонстративно убрал ее заявление в ящик стола.— Езжайте домой, а мы уж тут разберемся. Все сделаем, как следует, по закону.
«Дело о нападении на Шемякина С. Г. и причинении ему тяжких телесных повреждений» Лямин принял к производству всего три дня назад и никаких осложнений не ожидал. Преступники, четверо великовозрастных лоботрясов, уже задержаны. На большом самодельном плоту они шли с верховьев, пристали к берегу на ночевку и напились, как напивались, наверное, на всех предыдущих стоянках, развалились у воды в чем мать родила, блатные песни орать начали. Проходивший мимо Сергей сделал им замечание, и они накинулись на него. Уже бесчувственного, с залитым кровью обезображенным лицом продолжали пинать ногами, пока не затих…
С ними все ясно. А как быть с заявлением Анны Ивановны? «В нашу сельскую больницу моего сына привезли живым, он погиб через операцию. Врач Новикова Л. А. по личной злобе или своей неумелости погубила его. Я знаю от верного человека, что лечила она неправильно, мало давала крови. Может, в бумагах у нее и наоборот записано, только есть свидетели. Прошу привлечь ее и строго судить, как убийцу. К сему осиротевшая мать и колхозница села Ярышева Шемякина Анна». Разбирайся теперь, товарищ Лямин. Врачей среди твоих подследственных, кажется, еще не встречалось!
Итак, прежде всего — получить акт патологоанатомического вскрытия трупа и выводы врачебно-контрольной комиссии: в таком деле мнение специалистов — решающий фактор. Остальные действия определяются потом, так сказать по ходу дела. Интересно, что Новикова скажет, как поведет себя?
…Лидия Акимовна после похорон не однажды встречалась с Шемякиной на улице, в магазине, на почте. В первый раз хотела подойти, поговорить добром, но Анна Ивановна отвернулась и пошла прочь. При другой встрече Новикова наткнулась на ее горящий, ненавидящий взгляд и больше не делала попыток объясниться.
О заявлении она узнала от отца Сергея. Он пришел к ней домой, присел на стул у самой двери и долго мялся, вздыхал. Наконец собрался с духом:
— Ты извини уж старуху мою, дочка, не держи на нее зла. Совсем одурела с горя.
— Да я и забыла все, Григорий Иванович,— покривила душой Новикова.— При такой беде недолго голову потерять.
— Эх, не о том я, что у кладбища было! — махнул рукой старик.— Прокурору на тебя Ивановна написала, судить требует… Уж я и так к ней, и этак, да все без толку. Сергей-то в нее кремень характером был!
И вот Лидия Акимовна сидит в тесном коридорчике перед кабинетом следователя. Ждет Лямина, задержавшегося на совещании, и вспоминает. Тот вечер, когда колхозники привезли в больницу потерявшего сознание Сергея. И двое суток после операции, когда она пыталась совершить невозможное…
Поначалу его состояние было так называемой «средней тяжести». Сергею перевязали голову, зашили рваную рану на щеке, ввели морфий. Он немного успокоился, а Лидия Акимовна принялась звонить в район, вызывать опытного специалиста.
На беду, травматолог только утром уехал в отпуск. У районного хирурга был первый за полтора месяца выходной, но его обещали отыскать.
Она собралась было сходить домой перекусить, когда прибежала встревоженная медсестра. Сергею стало значительно хуже: упало давление, в напрягшемся животе появились острые боли. «Очевидно, внутреннее кровотечение»,— подумала Новикова и приказала старшей сестре Замятиной:
— Немедленно полиглюкин внутривенно и переливание крови. Сто граммов.
— Только-то? — пожала плечами Замятина.
— Не больше,— ответила Лидия Акимовна, не обратив внимания
на тон старшей сестры. Мысли врача были заняты больным. Необходимость операции становилась все бесспорней, а кто сделает ее?
Дежурный по отделению санавиации областной больницы записал вызов в Ярышево опытного хирурга и травматолога, но предупредил, что полезное время истекает, а над городом бушует гроза, слабенькому ЯКу вряд ли под силу оторваться от земли. Специалист немедленно отправится машиной, однако доберется нескоро. Из-за ремонтных работ на шоссе придется делать солидный крюк, путь вырастет почти до двухсот километров, и добрая половина из них — по разбитому проселку…
Вздохнув, Лидия Акимовна вернулась к Сергею. Он дышал тяжело и хрипло, лицо мертвенно бледное, щеки запали, на лбу испарина.
— Кажется, мы теряем его,— шепнул ей стоматолог, чья очередь была дежурить ночью по больнице.
— Будете ассистировать? — не оборачиваясь, неожиданно для самой себя спросила Новикова и тут же почти физически ощутила, как он испуган и растерян.
— Вы знаете, Лидия Акимовна, я всегда с удовольствием. Но таксой риск… Стоит ли? — сбивчиво заговорил он. — Сами понимаете…
Еще бы не понимать! И в институте, и на специализации в клинике профессора Родина им настойчиво твердили все, от ординатора до шефа: будьте осмотрительны и осторожны, не проявляйте чрезмерной «резвости», поменьше самоуверенности, побольше выдержки и холодного, трезвого расчета. Иначе можете и больному навредить, и себе.
Все это правильно, и одними уговорами, разумеется, дело не ограничивается. В здравоохранении для каждой врачебной специальности существует стройная, продуманная система профессиональной аттестации. В зависимости от стажа работы, опыта и объема знаний авторитетная комиссия присваивает, к примеру, хирургу одну из четырех (от высшей до третьей) квалификационных категорий. Тем самым за ним признается право самостоятельно производить определенные операции, сложность которых соответствует его официально признанным возможностям.
У доктора Новиковой была самая низшая категория: на большее «не тянул» стаж. Такое хирургическое вмешательство, в котором нуждался Шемякин, по инструкции она произвести не могла. Но ждать несколько часов приезда специалиста из области тоже нельзя было: Сергей погибал.
Древнеримский историк Плутарх рассказал потомкам, как еще в IV веке до нашей эры Александр Македонский приказал распять на кресте лекаря, оставившего больного на произвол судьбы. Вот когда еще, оказывается, родился первый прецедент суровой ответственности врачевателя за отказ в медицинской помощи!
В практике наших медиков подобные случаи исключительно редки. Зато можно привести десятки, сотни, тысячи примеров их самоотверженности, желания и умения поступиться всем ради спасения больного. Несколько лет назад в одной из московских клиник был случай, когда врач А. Никифоров, только что перенесший инфаркт, поднялся ночью с койки, чтобы оказать экстренную помощь соседу по палате.
Эта готовность немедленно откликнуться на сигнал «5О5», сострадание до самоотречения — существенный элемент нравственной основы профессиональной деятельности советского медика. Так могла ли доктор Новикова скрупулезно подсчитывать «за» и «против», хладнокровно прикидывать степень личного риска, если у нее на глазах больной уходил из жизни?
Немедленная операция давала хоть какой-то, пусть самый минимальный, шанс на спасение Шемякина, а промедление казалось Лидии Акимовне тем самым преступным бездействием, за которое врач может, должен отвечать по суду. И она решилась.
Ассистировал ей стоматолог. Хирургия давно увлекла его, и обычно он пользовался малейшей возможностью встать к столу. Его колебания вызывались не столько сложностью предстоящей операции (признаться, он не очень и представлял, как она сложна), сколько опасениями за Новикову.
Действительность оказалась куда страшнее самых пессимистических предположений. Операция длилась около трех часов.
Лидия Акимовна уже кончала оформлять необходимую документацию, когда в больнице появился сам профессор Рудин — измотанный многочасовой ездой по плохой дороге, серый от пыли и усталости, но весь напряженный и собранный, словно стальная пружина, готовая раскрыться по первой же команде. Он постоял у постели Шемякина в маленькой отдельной палате для «тяжелых», внимательно прочитал историю болезни и протокол операции, удовлетворенно кивнул:
— Молодцом, девушка, отлично справились. Остальное, к сожалению, от нас с вами больше не зависит. Будем надеяться. Организм у него, кажется, крепкий… А за документики хвалю, порадовали старика.
Прихлебывая кирпично-красный крепчайший чай, Рудин увлеченно и живо говорил о профессиональной культуре врача, о том, как из-под пера хирурга, хочет он того или нет, явственно проступает его квалификация, степень добросовестности и ответственности, уровень клинического мышления. Слушая его, Лидия Акимовна забыла про усталость. Только дивилась внутренней силе и энергии профессора, который держался так, будто был по крайней мере вдвое моложе и не совершил только что долгой, утомительной поездки. Новиковой всегда дорога была каждая встреча с этим большим ученым и замечательным человеком, а о такой простой, непринужденной беседе с ним она и мечтать не смела.
К счастью, в числе многих достоинств Рудина было и чувство времени.
— С вашего позволения, голубушка, ночевать поеду в район. Ждут. Если потребуюсь, звоните без всякого стеснения и в любое время. Привык. Завтра непременно загляну и вообще буду поблизости, пока ситуация окончательно не прояснится.
Жалея молодого коллегу, он не сказал, как мало осталось им ждать. Что Шемякин после операции прожил еще около двух суток, уже было чудом. Обычно больные с такими травмами погибают раньше, чем успевают попасть в больницу.
Каждый случай смерти пациента после операции непременно положено разобрать специальной врачебно-контрольной комиссии. Рудин был настолько любезен, что дождался, пока ее соберут, и первым поставил под протоколом свою крупную, с витиеватыми завитушками подпись, известную доб-рой половине знаменитых хирургов мира…
…Из окна своего кабинета Лямин увидел на крыльце высокую прямую фигуру в черном длиннополом платье, узнал Шемякину и сказал себе: жди неприятностей. Действительно, почти тотчас его вызвал прокурор района.
— Значит, в возбуждении уголовного дела против Новиковой уже отказал? — спросил он следователя.— Не поспешил?
— По-моему, нет,— ответил Лямин.— В постановлении указаны все мотивы, есть заключение специалистов…
— А по-моему, поспешил,— перебил его прокурор.— Ты послушай-ка, что старуха Шемякина опять пишет. Это на твой отказ: «Почему Новикова невиноватая, если через нее мой сын скончался? Другие врачи ее под защиту взяли, а правда, вот она, на ладони. Пожалела она ему крови, только самую малость влить велела. И с операцией что-то неладно сделала, утром у Сережи опять внутри кровь собираться начала… Если у вас, товарищ прокурор, справедливости не найду, до самой Москвы дойду, не прощу ей, варначке, своего сиротства…»
— Мне самому Сергей не чужой был,— обиженно пожал плечами Лямин.— Только нельзя же вслепую бить, лишь бы на ком придется горе выместить.
— Нельзя,— согласился прокурор. —Только нам ведь по долгу службы положено так все обстоятельства исследовать, чтобы и та же Анна Ивановна с нашим решением согласилась. Короче говоря, постановление твое я отменяю. Возбуждай дело, проводи настоящее расследование, а потом решай. И не ограничивайся, пожалуйста, протоколом врачебно-контрольной комиссии. Это документ предварительный, ведомственный. Кроме того, непременно обрати внимание на факты, про которые Шемякина пишет. У нее явно какой-то свой источник информации, из больницы…
Без всякой охоты назначал Лямин судебно-медицинскую экспертизу для выяснения, необходима ли была Шемякину немедленная операция и правильно ли сделала ее Новикова. Ну, что нового можно сказать после профессора Рудина!
Полученный акт прямо-таки поразил следователя. Не веря собственным глазам, читал он заключение судебных экспертов о том, что:
а) слишком большое расхождение между до- и послеоперационным диагнозами противоречит нормальной практике и вызывает сомнения в добросовестности доктора Новиковой, позволяя предположить сознательное желание представить вмешательство доступным хирургу ее квалификации;
б) по объективным показаниям, полученным в результате патологоанатомического исследования трупа, Шемякин действительно нуждался в экстренной операции, однако Новикова в тот момент этими данными не располагала и, следовательно, с точки зрения врачебной этики проявила чрезмерную поспешность;
в) смерть больного наступила от острой потери крови, явившейся результатом какой-то технической ошибки оператора.
«Это же готовый приговор!» — подумал Лямин, а то место в акте, где говорилось о бесспорных показаниях к переливанию крови, сгоряча даже жирно подчеркнул. Шемякина сказала, что все сведения получила от старшей сестры Ярышевской больницы Замятиной. Следователь заранее вызвал ее, и Замятина, посмущавшись для виду, с явной охотой сообщила, как Новикова распорядилась переливать больному кровь только малыми дозами, по сто граммов, и как она, Замятина, высказала свое удивление, но главный врач грубо оборвала ее.
— Она, знаете ли, не очень с другими-то считается, Лидочка наша. На чужой опыт ей тьфу, выше всех себя ставит,— с улыбочкой, предназначенной выражать максимальную степень доверительности и взаимопонимания, подвела итог Замятина, но Лямин не обратил внимания на эту реплику…
Новикова в принципе подтвердила этот эпизод, и он не стал вдаваться в его «психологический аспект», как сам скажет потом. И зря. Это была вторая серьезная ошибка, допущенная опытным добросовестным следователем.
…Разруха и запустение, сиротская неухоженность, пустые палаты поразили восемь лет назад Лидию Акимовну, когда она приехала в Ярышево по распределению. Всем этим больница была обязана Замятиной, двум годам ее заведования. Появление врача она восприняла как личное оскорбление, но затаилась, попыталась с Новиковой взять тон полунаперсницы, полузаместительницы. Лидии Акимовне это инстинктивно не понравилось, и она сразу определила должную дистанцию. Замятина до времени притихла, а свое недовольство судьбой принялась с лихвой вымещать на обслуживающем персонале, который по-прежнему подчинялся ей как старшей медицинской сестре…
Много с тех пор утекло воды, больница преобразилась и расширилась, приехали еще два врача. Не менялась одна Замятина. Наоборот, не получая выхода, росла и крепла ее ненависть к Новиковой, ждала своего часа.
Лямину бы глубже вникнуть в эти взаимоотношения, припомнить слова автора капитального «Курса судебной медицины» профессора М. И. Авдеева: «Там, где медицинский персонал безупречен с точки зрения выполнения профессионального долга, врачебные дела не возникают». Тогда следователь наверняка с меньшим доверием отнесся бы к показаниям Замятиной, поостерегся строить на них один из пунктов обвинения, ибо часто за спиной недовольных действиями медиков оказывается кто-то из их коллег — мелочный, злобный, мстительный, своекорыстный.
Впрочем, от этой ошибки Лямин мог быть гарантирован, не соверши он первую, гораздо более серьезную. Когда готовился к расследованию, попалась ему статья одного доцента, и подпал следователь под влияние автора, который «с точки зрения хирурга» доказывал, что сами медики должны решать, виновен их коллега или нет. А юристам что делать? Им, ничего в этом тонком деле не смыслящим, мол, надлежит выслушать сей вердикт и безропотно принять его к руководству и исполнению.
Следователь забыл свою непременную обязанность ничего не принимать безоговорочно, критически оценить и заключение экспертов как одно из доказательств по делу. Потому и не стал сопоставлять его с выводами врачебно-контрольной комиссии, не задался вполне логичным вопросом, кто же прав — судебные эксперты или хирурги. Посчитал, что заключение экспертов как документ процессуальный уже только поэтому весомей и авторитетней протокола, хотя и подписанного профессором Рудиным, но предназначенного, так сказать, для «внутриведомственного употребления»…
Старика Шемякина, невнятно толковавшего что-то про упрямство и настырность супруги, Лямин вовсе слушать не стал.
Первыми судили парней, избивших Сергея, и местная газета вышла в тот день с письмом группы ярышевцев под заголовком «Подонков — к расстрелу!». Редактору потом здорово всыпали на бюро райкома за попытку оказать давление на суд, но дело было сделано. Кое-кто долго еще выражал недовольство либерализмом суда, приговорившего обвиняемых только (?) к длительным срокам лишения свободы.
Второй процесс, волновавший всех не меньше первого, начался недели через полторы. Шемякина заявила отвод районному народному судье (мол «тех простил — простишь и эту»), в области долго искали наиболее подходящую замену.
Лидия Акимовна к этому дню через самое тяжелое уже прошла, душевная боль от обиды и несправедливости поутихла, притупилась. Оставалась лишь боязнь, что суд лишит ее права заниматься врачебной практикой. Нестерпимо мучительно было и оказаться в том же зале, где судили хулиганов, сидеть на той же скамье, на которой они сидели. Но кто будет спрашивать подсудимую, где ей угодно выслушать приговор! И она сидела, подавленная и ко всему безучастная, отвернувшись от битком набитого зала, не замечая ни ободряющих улыбок одних, ни равнодушного любопытства других, ни откровенной злорадной враждебности третьих, небольшой группой сбившихся возле Шемякиной.
Председательствовал судья Чагрин из соседнего городка. Он вел процесс твердо, как-то подчеркнуто сухо. Вопросы свидетелям ставил точные, таких же добивался ответов. Анну Ивановну, попытавшуюся было пуститься в подробности давних отношений сына с Новиковой, остановил решительно и властно, не менее решительно отвел ходатайство адвоката Новиковой о приобщении к делу пачки старых газетных вырезок и благодарственных писем от больных:
— Как не имеющих доказательственного значения и ничем не дополняющих служебные характеристики на Новикову, которыми суд уже располагает…
«Вот сухарь ограниченный!» — в сердцах подумала Лидия Акимовна. А «сухарь» через полчаса снова повернулся совершенно неожиданной стороной. Объясняя, почему решилась все же делать операцию, она запнулась, подбирая выражение, понятное неспециалистам.
— Продолжайте же, доказывайте! — поторопил ее районный прокурор.
— Не «доказывайте», а «рассказывайте»,— поправил его Чагрин.— Как недавно еще раз обратил наше внимание Пленум Верховного Суда СССР, бремя доказывания лежит на обвинителе, а не на подсудимом, который «считается невиновным, пока его виновность не будет доказана в установленном законом порядке»… Итак, что же дальше, Новикова?
Короткий обмен репликами между двумя юристами, а сколько в нем глубокого нравственного смысла, адресованного подсудимой, ее друзьям и недругам, всему залу!
И никто, даже заседатели, не подозревал о мыслях, не дававших Чагрину покоя, преследовавших его и в зале суда, и в тесной комнатушке районной гостиницы, и за одинокими трапезами в грязноватой чайной на окраине, куда он специально уходил, чтобы случайно не встретиться в ресторане, не оказаться за одним столом с кем-либо, хоть как-то причастным к этому делу, не говоря уже об официальных лицах, Ознакомившись с материалами следствия, он сразу заметил все огрехи Лямина и уже было решил отправить дело на доследование прямо из распорядительного заседания. Потом передумал…
Профессор Рудин приехал прямо из Мюнхена, где представительствовал на очередном международном конгрессе. Однако, к удивлению коллег, на суд не пошел, целыми днями сидел в больнице, давая консультации, придирчиво изучая документы хирургического и травматологического отделений, проводя занятия для операционных сестер. От встречи с Лидией Акимовной он деликатно, но безоговорочно уклонился.
Тем временем процесс шел своим чередом. Допрошенный в качестве свидетеля председатель комиссии судебно-медицинских экспертов старательно пересказал их заключение, имевшееся в деле, но на вопрос Чагрина, достаточен был объем хирургической помощи, оказанной Шемякину, или нет, ответить не смог. Не помогло и напоминание о протоколе врачебно-контрольной комиссии, в свое время подписанном Рудиным. Но прокурор, удивившись неожиданному блеску в глазах председательствующего, тут же сам заявил ходатайство о вызове в суд профессора, благо он уже находился в райцентре, и просьба государственного обвинителя была немедленно удовлетворена…
Профессор держался так, будто стоял не на свидетельском месте в довольно непрезентабельном зале районного суда, а находился на кафедре перед почтительно внимающими ему коллегами. И все же каждое сказанное им слово было понятно всем. Его аргументы не нуждались в дополнительном разъяснении.
Нет, он не взывал к чувствам судей, не живописал благородство, гуманизм и титаническую сложность врачебного труда, не давал характеристики самой Лидии Акимовне. Это были именно показания свидетеля, которому есть что сообщить по делу, чье мнение нужно и важно суду для установления истины.
Слушая его, находившийся в зале Лямин начал ощущать какое-то внутреннее неудобство. Постепенно оно перешло в жгучее чувство стыда, хорошо знакомое каждому мастеру, когда он вдруг обмишурится, допустит непозволительный брак.
Профессор начал с расхождения, обнаруженного экспертами между предварительным и послеоперационным диагнозами. Да, оно велико, хотя и не настолько, чтобы представить вмешательство недоступным хирургу с категорией Новиковой. Можно ли было диагностировать более точно? Разумеется, но… с непростительной в данной ситуации потерей драгоценного времени.
— Позволю себе сослаться на мнение специалиста, несравненно более авторитетного для уважаемых коллег из судебно-медицинской экспертизы, чем ваш покорный слуга. «Нужно ли врачу добиваться правильного диагноза, если тяжесть состояния больного требует немедленной помощи? — писал признанный корифей патолого-анатомии академик Давыдовский.— Казалось бы, странный вопрос. Как можно помогать, не зная болезни? И тем не менее в ряде случаев (а рассматриваемый судом именно таков) ответ только один: сначала немедленно помочь, то есть спасти от смерти, а потом исследовать и уточнить диагноз. Обратная постановка вопроса: сначала — диагноз, потом — помощь была бы грубой врачебной ошибкой. Нелепо, если пожарная команда вместо того, чтобы немедленно тушить пожар, начнет сначала изучать его причины». Как известно, доктор Новикова сумела отдалить трагический исход, и обреченный пациент прожил еще около двух суток.
— Относилось ли к таким неотложным мерам переливание крови? — поспешно перебил Рудина прокурор.
__ Безусловно. Только это и могло ему помочь в тот момент.
__ Даже малыми дозами?
__ Только малыми дозами, хотели вы сказать? — поправил его
Рудин. — Пока не устранены повреждения внутренних органов, переливания крови в большом количестве категорически противопоказаны, дабы не усилить давление. Правильней прибегнуть к помощи соответствующих лекарственных средств, что и было сделано в сочетании с переливанием крови гемостатическими дозами… А теперь, если государственный обвинитель удовлетворен, перейдем к рассмотрению третьего пункта выводов экспертизы. На втором, упрекающем подсудимую в «чрезмерной поспешности», надеюсь, нет нужды останавливаться? Не прояви Новикова завидной решимости и хирургической отваги (есть в нашем ремесле и такая этическая категория), пожалуй, ей сегодня пришлось бы отвечать перед вами за неоказание медицинской помощи, и она вряд ли могла бы отрицать свою виновность.
Итак, эксперты констатировали, что «смерть больного наступила от острой кровопотери, явившейся следствием какой-то технической ошибки оператора». Но «какая-то ошибка» — это детский лепет, а не заключение специалиста! К сожалению, удивительную беспомощность проявил и хирург, привлеченный к экспертизе. Эту ошибку надо найти и объяснить, чтобы следствие решило, насколько повинен и вообще повинен ли в ней врач, существует ли прямая причинная связь между его техническим просчетом и смертью больного.
После этих слов профессор извлек из внутреннего кармана пиджака изящный длинный конверт и продолжал:
— В данном случае я без ложной скромности могу предложить суду себя в качестве консультанта. Здесь, в запечатанном пакете,— мое предположение о причине, по которой на следующий день после операции у Шемякина возобновилось внутреннее кровотечение, хотя оно ни в коем случае не могло повлечь за собой смерть больного. Для этого было уже достаточно много .более серьезных причин. Прав ли я, ответит только повторное патологоанатомическое исследование трупа…
Судьи несколько минут посовещались, потом Чагрин ровным голосом объявил:
— Рассмотрев материалы дела и заслушав показания свидетелей, народный суд, совещаясь на месте, определил: назначить дополнительную судебно-медицинскую экспертизу, для чего прервать процесс на один день. Предложить комиссии ответить на вопрос, была ли при оперировании Шемякина хирургом Новиковой допущена какая-либо техническая ошибка и в чем конкретно она состояла, могла ли быть предотвращена и явилась ли непосредственной причиной смерти больного…
Когда оглашался приговор, сквозь тяжелые осенние тучи неожиданно пробилось солнце, и зал суда показался Лидии Акимовне не таким зловещим, как раньше. Даже Чагрин выглядел намного симпатичней — немолодой, успевший повоевать человек в строгом темном костюме с белым уголком платка в нагрудном кармане.
Вот он вышел из совещательной комнаты, предупредительно пропустил вперед женщин-заседателей, встал на фоне украшенного резным гербом высокого кресла, поднес к глазам густо исписанные листки, держа их чуть на отлете, как делают люди, страдающие дальнозоркостью. Что там, в этих листках обыкновенной писчей бумаги?
— Именем Российской Советской Федеративной Социалистической Республики. Приговор,— начал Чагрин, и в зале немедленно
воцарилась напряженная, ждущая тишина.— Народный суд… рассмотрев дело по обвинению врача Новиковой Лидии Акимовны в неосторожных действиях, повлекших за собой смерть больного Шемякина, изучив материалы предварительного и судебного следствия, нашел… Выводы экспертной комиссии, назначенной постановлением прокуратуры, в судебном процессе были опровергнуты показаниями заслуженного деятеля науки, заместителя председателя Общества хирургов профессора Рудина К. А. Л. и заключением повторной судебно-медицинской экспертизы. Установлено, что операция Шемякину была произведена Новиковой по медицинским показаниям, своевременно и технически грамотно, но не в полном объеме. Это объясняется тем, что к моменту хирургического вмешательства, как показало дополнительное патологоанатомическое исследование, в поврежденной артерии имелся частичный тромбоз (закупорка сосуда), фонтанирующее кровотечение прекратилось, и Новикова не смогла обнаружить разрыв. Между этой ошибкой и смертью больного прямой причинной связи не существует, так как полученные Шемякиным тяжелые травмы были несовместимы с жизнью и повлекли за собой летальный исход независимо от результатов операции. А потому, руководствуясь статьями…
Описательная часть приговора скользила мимо сознания Лидии Акимовны. Всем своим существом, всеми силами души торопила она Чагрина к итогу: виновна или нет, быть или не быть?
Последние слова судьи «За отсутствием состава преступления…» потонули в аплодисментах сбросившего оцепенение зала. Лидия Акимовна едва успела заметить улыбку, осветившую строгое лицо Чагрина: налетели друзья, затискали в объятиях, залили радостными слезами.
К выходу она шла в плотном окружении и не слышала, как старик Шемякин говорил Анне Ивановне:
— Мало горя тебе было, настырная, надо было хорошего человека до суда довести? Предупреждал ведь: правда себя завсегда выкажет, не допустят несправедливости… А то заладила, ровно дятел: не прощу да не прощу. Одну беду другой не покроешь и свою пополам не разделишь…
Ответила ли ему жена, Лидия Акимовна не знает. Но приговор остался без протеста.
Владимир Любовный
«Человек и закон»