КОМАНДИРОВКА В БАНГЛАДЕШ: ЧЕРЕЗ несколько часов после моего прилета в Дакку на город обрушился ураган. С карнизов домов срывало рекламные шиты, высокие пальмы гнулись под шквалом норд-оста. Быстро темнело.
— Нам не удастся проехать в центр, — сказал шофер-бенгалец на английском языке,— не дадут проехать рикши.
Машина увязла окончательно. Перебои с бензином сделали велорикш чуть ли не главным видом транспорта. Сейчас в Дакке их свыше 65 тысяч.
Давка на улицах увеличивалась с каждой минутой. Ураган летел со скоростью 200—220 километров в час. Это была могучая волна, уносящая крыши строений, кроны пальм и повозки. На дорогу при нас вместе с тяжелым металлическим кронштейном был сброшен флаг со здания консульства одной из стран.
Рядом с дверцами машины нажимали на педали черные худые ноги, стояла ругань, звенели сотни велосипедных звонков. Полуголый человек с широкой корзиной на голове пробирался среди транспорта. В корзине были цыплята. Корзину опрокинуло ветром, и все исчезло а вихре бумаг, банановых листьев и мусора. Я видел, как о тротуар убило большую черную птицу. Нас прижали к стволам огромных деревьев с синими цветами. С корявой ветки свисал полуметровый «живой мешок» пчелиного роя. Пчелы ощетинились тысячами прозрачных крылышек, ветер бил и крутил их «мешок» беспощадно, а затем оторвал половину роя и унес в пустоту.
Ливень обрушился на Дакку с ревом неуправляемой силы.
До гостиницы «Пурбаяи» мы добрались, когда было темно. В холле толпились промокшие люди. С нами а лифт вошли три человека с новыми автоматами. Ствол одного автомата был в светло-желтых следах солидола и вольно упирал мне в бок. Пахло табаком, дождем и металлом. Лифт сделал один рейс к верхним этажам я замер. Многие азиатские гостиницы имеют автономные электростанции. Электростанцию «Пурбани» залило водой. Лифт остановился, кондиционеры отключились, свет погас. Мы нашли свечи — домах города, где еще недавно шла война, свечи всегда под рукой. В номер вошел портье, маленький человек в униформе:
— Просим нас извинить, — начал он, но ураган с воем и шипением прорвался в щели лоджии и заглушил его голос. Я услышал окончание фразы: «Телефон не работает также».
— Главное, чтобы не выбило стекла, — сказал мой коллега, словно это зависело от портье.
— Да, — серьезно согласился портье, — может выбить мы приносим свои извинения…
Он отправился в следующий номер, к японкам.
Это была его работа — тихим вежливым голосом приносить извинения за ливень, электричество, москитов, кондиционеры. мохнатую фалангу в коридоре, плохую воду.
Через двадцать минут после начала урагана небо осветила широкая желтая молния. Она медленно взлетела над Даккой на громадную высоту, и мы увидели в окно, как она замерла на мгновение, а затем переломилась надвое. Одна ее часть полетела к растерзанным ветром деревьям даккских пригородов, а другая, заваливаясь за горизонт, подожгла вторую стрелу света. Вторая молния подожгла третью, затем вспыхнула четвертая, и с этой минуты в ливневом небе повисли гирлянды молний, и они уже не гасли ни на секунду. Началась тропическая гроза. Европейская гроза в сравнении с ней выглядит скромным потрескиванием разрядов в школьном кабинете физики.
Вдоль дорог лежали вырванные с корнем деревья. Взлетно-посадочные полосы аэродрома вышли из строя. Вместо двух тяжелых рейсовых «боингов» из Калькутты в Дакку индийская авиакомпания обещала организовать четыре рейса маленьких самолетов. Но никто не знал, когда это произойдет. Аэрофлотовский «ИЛ-18» сидел в Рангуне. Ходили разговоры, что он вынужден будет идти на Бомбей без посадки в Дакке. У людей ломались планы, срывались дела. Пучки электрических проводов свисали с перекошенных столбов. Все это, вместе взятое, ничего не значило. Это были мелочи. Надвигался второй ураган.
Площадь бывшего рынка (в него попала пакистанская бомба, убившая 500 человек) превратили во временный лагерь беженцев, вернувшихся из Индии.
Над бамбуковыми хижинами вьется дым, здесь готовят еду, спят, стирают, любят, сидят в ожидании работы, меняют бананы на украшения, курят, мастерят крыши и стены из ненадежных плетеных щитков.
Вчерашний ураган смял лагерь. Остались грязь я вода. В местах, где прошел ураган, 140 человек были убиты, тысячи людей ранены, 65 тысяч жилищ снесено.
Я приехал в лагерь с журналистом, знающим бенгальский язык. Голые дети спали вдоль асфальта на утрамбованной земле.
— Меня зовут Шираджур. — сказал худой старик и приложил сухую, как лист табака, ладонь к груди.— Что хотели узнать? — и повторил: «Меня зовут Шираджур».
— Как устояла ваша хижина, Шираджур? — спросили мы. — Это у вас там варится еда?
— Мы варим рис,— сказал он, — варим рис и торопимся. Шторм будет опять.
Над лагерем пролетел маленький санитарный вертолет.
— Где вы берете рис?— спросили мы.
— Нам его дают. Дают мало, риса бывает у правительства. И шторм снова уносят посевы.
— Мы получим землю,— сказал молодой парень, услышав наш разговор, — и будем выращивать рис и разводить рыбу.— Он ткнул бамбуковым шестом в глубокую грязь. — Нам только пока трудно, — добавил он. — Мы завоевали свободу и наладим свои дела очень быстро.
Наступила ночь. Не было видно ни одного электрического огня. Я со своим товарищем пробрался к хижинам, где мелкие торговцы продавали сигареты. В темноте наткнулись на мокрые жесткие листья пальмы. Крону сбросило на дорогу. Навстречу ехал колесный трактор. В его кабине сидело несколько полицейских с фонариками. Они посветили в нашу сторону и проехали мимо.
Там, где только что бушевал смертельный ураган, в темноте загорались один за другим крохотные желтые огоньки. Мы пошли по глубокой воде. В маленькой лавочке сидел худой человек и приветливо смотрел на нас. Над его головой горел фитилек. Тени падали на черное лицо и голые черные плечи, а глаза были приветливы и печальны. Он окликнул нас и сказал:
— У меня есть сигареты! Идите ко мне.
Мы увидели, что рядом с его лавчонкой загорелся новый огонек, я услышали тихие голоса. Мы подошли ближе и сказали:
— Очень сильный циклон. Бедные люди.
Продавец сигарет оживился и подтянул под себя ноги.
— Уже прошел, теперь не страшно.
Шумела вода, выли далекие сирены, в темноте город казался огромным фрегатом, выброшенным на сушу волной, теперь волна схлынула в океан, в фрегат остался на суше — оглушенный и неподвижный.
ДАЖЕ очень высокоразвитая страна не располагает еще сегодня средствами, способными надежно защитить людей от внезапных стихийных ударов. Во много раз труднее бороться с неуправляемыми силами природы народу, только начинающему самостоятельную, независимую жизнь, даже если ему идут на помощь. Послевоенная разруха, острые социальные проблемы, тысячи мелких и больших противоречий — и жесточайшие, редкие даже для тропиков циклоны в первую же послевоенную весну — куда уж несправедливей…
Если мне будут задавать вопрос, что все-таки могут противопоставлять смертельному урагану эти люди, я, наверное, буду отвечать по-разному — полнее или короче. Но вспоминать буду одно и то же. Как мы шли по колено в воде, как обходили растерзанные кроны пальм и как впереди, где еще десять минут назад ревел и нес разрушения ураган, в темноте загорались один за другим крохотные желтые огоньки, и мы шли к ним, потому что знали, что там оживает мир людей, стойкий, как жизнь.
Г. БОЧАРОВ.
(Наш спец. корр.)
Дакка.
«Комсомольская правда»
