НЕСКОЛЬКО лет назад, заканчивая работу над фильмом «Война и мир», Сергей Бондарчук сказал журналистам: «Все чаше подумываю о том, чтобы снять фильм без залпов пушек и человеческих жертв. Меня увлекает Чехов. Так что сразу после «Войны и мира» буду снимать «Степь»…
И вдруг снова фильм о войне.
Что же заставило его изменить свои планы?
«Предложение, которое сделал итальянский кинопромышленник Дино де Лаурентис, показалось мне заманчивым. Для любого человека, живущего на земле, вопрос войны и мира остается одним из самых насущных, волнующих вопросов».
И вот позади два года труда и творчества.
Художественные принципы постановщика демонстративно заявлены с первого кадра. Почти во весь широкоформатный экран — сапоги со шпорами. Тяжелый звук шагов. Не веселым звоном сабель, не пышностью дворцовых залов — фильм начинается сапогами. От земли, снизу. И дальше через весь фильм пройдет земная, бытовая сторона событий: проявления болезни Наполеона, раскисшая грязь и тысячи трупов на поле сражения.
Но все-таки главное в фильме «Ватерлоо» (сценарист Г. Крэг при участии В. Боничелли и С. Бондарчука, главный оператор А. Наннуцци, главный художник М. Гарбулья, композитор Н. Рота) — это монументальность.
В этом сплаве жизненной убедительности с картинной наглядностью — основная особенность фильма. В сценах сражения это становится особенно очевидно. Как на большом полотне, предстают перед зрителями тысячи участников сражения, вступающие потом в схватку. И результаты побоища: множество втоптанных в грязь человеческих теп, показанных на фоне пышного многоцветья облаков и дыма.
В фильме нет привычной интриги, его содержание хорошо известно нам по учебникам истории. Отречение Наполеона от престола, отправка на остров Эльбу, бегство и возвращение во Францию, восторженное приветствие толпы, новый триумф, знаменитые сто дней Наполеона и его трагический конец — это фон, та историческая канва, которая нужна постановщикам для того, чтобы показать закономерность поражения «гениального корсиканца».
Художественная, философская логика, выработанная С. Бондарчуком в процессе творческого освоения толстовской эпопеи, давала ключ к осмыслению материала и этого фильма. И хотя фильм густо «заселен» действительными историческими персонажами, хроникально, с документальной точностью воспроизводит картину битвы, все же это не военно-историческое полотно. Это эпическая монодрама, монотрагедия личности.
С образом Наполеона связана главная мысль, философская концепция картины. Начальные и финальные кадры составляют как бы большую раму, в которую вставлены все остальные эпизоды. Фильм начинается с кадров, в которых мечущегося, внутренне сломленного, но еще верящего в счастливую звезду Наполеона приближенные уговаривают отречься от престола.
Но уже в последующих кадрах мы видим невысокого, немолодого человека в знаменитой треуголке, идущего впереди маленькою отряда. И хотя королевские войска переходят на его сторону, а толпы горожан восторженно приветствую: императора, мы понимаем, что это лишь мимолетная вспышка, что трагический конец Наполеона исторически предопределен. И в заключительных кадрах вновь, как и в первых, его уговаривают уехать с поля боя… В дождь, в никуда медленно уезжает коляска. Кончилась роль Бонапарта в истории.
Этот финал подготовлен всем строем фильма, утверждающим неизбежный крах тех, кто развязывает несправедливые, захватнические войны. В фильме поднимаются и другие проблемы, актуальные и злободневные сегодня: человек и война, судьбы личности и судьбы народа. Мысли, заложенные в произведений, определили и выразительные средства. Среди них — и крупные планы, и замедленная съемка.
С равным основанием «Ватерлоо» можно назвать фильмом двух крупных художников — Сергея Бондарчука и Рода Стайгера. Р. Стайгер один из наиболее ярких профессионалов американской актерской школы. Известно, например, что Стайгер около десятка раз почти без перерыва произнес на съемках прощальную речь императора перед своей гвардией, и всякий раз это было по-новому, всякий раз блистательно, и любой из дублей мог войти в фильм. Все находившиеся на съемочной площадке, нарушив инструкции, аплодировали актеру.
Р. Стайгер точно находит и выдерживает до конца эмоциональную тональность создаваемого им образа. Его Наполеон погружен в себя, обращен скорее в прошлое, чем в будущее, которого он страшится в своих предчувствиях. Камера оператора то и дело фиксирует в кадре лицо Наполеона—Стайгера: глаза с гипнотической, чуточку даже туповатой одержимостью (а на дне их — растерянность и страх), быстрая победная улыбка минутного торжества… В финале отечное, бледное лицо больного, смертельно уставшего человека. Таким Наполеона увидел Сергей Бондарчук, такого Наполеона сыграл Род Стайгер.
Главный противник Бонапарта на поле был Веллингтон. Он во всем противоположен Наполеону. «Бони не джентльмен», — иронически отзывается о своем противнике сэр Артур Веллингтон. Сам он, бесспорно, джентльмен, его аристократизм естествен и органичен. С первого своего появления на балу, где он изящно танцует с герцогиней Ричмонд (невозможно представить себе в такой ситуации Наполеона—Стайгера), и до конца фильма они — антиподы. Холодноватая сдержанность в выражении эмоций, невозмутимое остроумие — Веллингтон в исполнени Кристофера Пламмера красив, блистателен, великолепен.
Момент победы, казалось бы, должен хоть у кого-то из воинов вызвать чувства высокие, праздничные. Этого ожидает и Веллингтон. И вдруг за минуту до полного торжества шотландский пехотинец простецкого вида выбегает из атакующего строя с криком: «Мы никогда не видели друг друга! Зачем мы должны убивать друг друга?!» И бросает оружие.
И вот победа. Перепаханные ядрами холмы завалены трупами. Веллингтон молча едет по ночному полю между длинными рядами убитых. С каким-то шакальим визгом мелькают и копошатся в стороне кучки мародеров. Нет величия. Только ужас и отвращение. «Зачем?» — произносит полководец, словно подводя этим итог всему случившемуся. На него смотрит немигающим мертвым глазом тот солдат, что раньше понял бесчеловечность и бессмысленность битвы.
Орсон Уэллс в роли Людовика XVIII — удивительный, прямо-таки снайперски точный образ: король сознает свою обреченность — последний напудренный парик уходящей в прошлое феодальной эпохи! Острый ум, гаснущий в холоде бедствия и одиночества … Два крошечных эпизода, а запоминаются надолго.
Официальные буржуазные историки окрестили Ватерлоо «великой битвой народов». Фильм беспощадно опровергает цинический смысл этого определения. Высокие и благородные для всех народов Понятия патриотизма, справедливости, воинского мужества и самопожертвования не освящали и не могли освятить памяти павших при Ватерлоо. Ибо пятьдесят тысяч жизней принесены были в жертву целям и идеалам ложным, бесконечно далеко отстоящим от истинных интересов народов Европы. Бессмысленность несправедливых войн, их бесчеловечный характер — об этом напоминает фильм «Ватерлоо». Он создавался современниками, для которых история — не забытое прошлое, а начало и корни настоящего.
Т. СООТНА
«Советская Эстония»
