ВСТРЕЧА ДЛЯ ВАС: Библейское сотворение мира продолжалось шесть дней. Над своим «Сотворением мира» Жан Эффель работает всю жизнь.
На седьмой день, по библии и по Эффелю, бог лег отдыхать. Жан Эффель не отдыхает, кажется, никогда. И если по его парижскому телефону в студии на набережной Вольтера вам ответят, что он отдыхает в деревне, это значит, заказов гак много, что он уехал, чтобы поработать в тишине на берегу Ла Манша.
— Говорят, что мне повезло в жизни, — медленно рассказывает Эффель о себе.— Со стороны виднее. Мне кажется, что крупный подарок от судьбы я получил однажды, когда после поражения у Дюнкерка попал не в немецкий плен, а на последний отходивший английский пароход. И особенно, когда несколькими часами позже меня подобрали в волнах Ла Манша средь обломков парохода, разбитого фашистскими бомбами. Но и тогда предварительно, чтоб остаться на плаву и выжить, мне здорово пришлось побарахтаться. С тех пор вот барахтаюсь и гребу изо всех сил всю жизнь…
Эффель улыбается солнцу и морю. Тем самым волнам Ла Маяша, которые теперь мирно шелестят о берег у его дома. Мы сидим на камне, оказавшемся крышей бывшего фашистского бастиона.
— Здесь по обрыву над морем проходил знаменитый фашистский « Атлантический вал».— Видно, как под обрыв, подточенный временем и морем, сползла огромная бетонная чаша.— В ней стояло орудие, взорванное, как и все вокруг, гитлеровцами при отступлении,— продолжал Эффель,— И от дома оставались лишь обожженные стены. Все пришлось делать здесь заново самому.
И не только свой дом у городка Онфлёр в Нормандии, всю свою жизнь, самого себя, начиная с имени, Эффель создал сам, без чьей бы то ни было помощи, своими руками.
Отец, тяжелым трудом выбившийся из подмастерьев в хозяина фирмы, славившейся в Париже модными вышивками дамских платьев, хотел, чтобы сын продолжал готовое фамильное дело. Сын не хотел. Ни в юности, когда учился в школе. Ни взрослым, когда, вернувшись из армии, решил оставить отцовский дом, чтобы сделать себе имя в искусстве, и для начала сменил фамилию.
От своего настоящего имени — Франсуа он взял первую букву «Эф», от отцовской фамилии Лежен — «Эль». Так возник Эффель. Имя своему псевдониму юноша решил дать самое французское. И поскольку Франсуа у него уже было, то осталось, конечно, — Жан.
Придумать имя оказалось гораздо легче, чем сделать его в Париже. Драмы, выходившие из-под пера молодого человека, никто не печатал и не ставил, картины его кисти никто не покупал. И когда были проданы все захваченные из дома книги и все из одежды, что можно было продать, чтоб не умереть с голода, друзья посоветовали ему предложить свой несомненный талант рисовальщика газетам, которые выгодно отличались от всех прочих покровителей молодых дарований тем, что платили сразу.
Газете «Пари-суар» — сейчас она «Франс-суар»,— которая приняла в напечатала первый его рисунок, Эффель верен я по сей день, когда стал всемирно известным художником, вернее, рисовальщиком.
Рисовальщик — единственное определение, на которое он согласен.
— Рисовальщик, если хотите, во ни в коем случае не художник,— постоянно подчеркивает он.— Художник из меня не получился. А вообще-то в действительности я журналист. И по документам, и по членству в союзе, и по призванию.
— Я не художник,— объясняет Эффель,— хотя бы потому, что у художника бесчисленное количество вариаций изображения, скажем, цветка или ночи. У меня один. В тысячах рисунков один и тот же цветок, одна и та же ночь — сплошной черный цвет.
Так же как писатель создает сюжет, пейзаж и настроение, слагая слова и фразы своих рассказов и повестей из скромного набора тридцати с лишним букв, так и Эффель считает, что он не рисует, а пишет юмористические миниатюры. «Я журналист, — настаивает он,— пишущий посредством идеограмм».
После первых дней войны, когда в яростных, ожесточенных боях с врагом он заслужил «Военный крест» за отвагу, после Дюнкерка и счастливого спасения в волнах Ла Манша Эффель недолго пробыл в Англии. Пробрался во Францию, разыскал жену в Париже и оттуда бежал на юг в свободную зону. Там тогда издавалась «Пари-суар». Настоящая, подчеркивает Эффель, ибо в Париже уже появлялась тогда газета того же названия, которую французы презирали за сотрудничество с оккупантами.
Уже до войны Эффель был известным карикатуристом. После войны стал знаменит. Его наперебой приглашают газеты и журналы, издатели. Представители коммерческих фирм просят делать рекламу. Его имя под рекламным плакатом — реклама вдвойне.
Сейчас Эффелю 64 года. В этом году—сорокалетие творческой деятельности. Ее плоды и вехи—на длинных полках кабинетов-студий в Париже и в Нормандии. Папки, в которых оригиналы и копии 16 ООО только опубликованных его рисунков. Сто сорок книг—сборников его работ изданы свыше чем на двадцати языках в разных концах земли. По знаменитой серии рисунков «Сотворение мира» в разных странах поставлены фильмы, спектакли и даже балетные представления.
— Я начал эту серию совсем молодым человеком в первый же год своей работы газетного рисовальщика,— рассказывает Эффель.— Быть может, потому, что еще не освободился от влияния занятиями серьезной живописью. Художники прошлого часто брали библейские сюжеты для того, чтобы в действительности показать человека. И в моем «Сотворении» от библии, только фон и отправная идея борьбы добра в зла. Основное же — человек, борьба добра в зла в самом человеке, вокруг человека. Это главное, вечное, что могли, могут в смогут сказать людям о людях в писатели, и художники, и журналисты. Поэтому-то эта серия у меня практически бесконечна.
Основное, что пронизывает все работы Эффеля, — это гуманизм, любовь к человеку, к простому человеку. В этом объяснение его огромной популярности и во Франции, и во всем мире.
В юности отцу не нравился леводемократический уклон в первых карикатурах Эффеля. Но не поступился своими убеждениями, пошел против отца. Во время оккупации голодал, расписывал горшки, писал и продавал лубочные картинки на рынке, но не печатался, отвергая крупные гонорары в газетах, сотрудничавших с оккупантами.
В 1935 году, нарисовав рекламу для компании «Эр Франс», Эффель попросил вместо оплаты билет в Москву. Побывав у вас, он стал преданным другом Страны Советов. И когда в годы «холодной войны» один из основных его работодателей газета «Канар аншене» допустила грубые антисоветские выпады, он отказался печататься на ее страницах.
— Раз определив свою позицию в самом начале творческого пути,— говорит Эффель, — политический карикатурист, как и любой честный человек, уже не может ее менять, не имеет права,
если у него есть совесть, торговать своими политическими симпатиями.
Если хорошенько порыться в архивах «Комсомольской правды» 1935 года, можно найти мои рисунки тех лет,— улыбается Эффель. — Ведь я ваш старый автор. Мне, начинающему, никому не известному тогда рисовальщику, тогда казалось, что заказывала мне их ваша газета из вежливости. Рисунки по качеству были неважные. Но, с точки зрения политической направленности, я подписался бы под ними и сегодня.
Теперь, когда я известен, мне время от времени, а иные и постоянно заказывают рисунки крупные буржуазные и даже реакционные газеты и журналы. Такие, например, как «Пари-матч». Я не отказываюсь, но рисую для них абсолютно так же, как, скажем, для «Юманите». В последнее время, правда, «Пари-матч» ко мне что-то не обращается,— пожал плечами Эффель. — Должно быть, считает меня слишком левым, чуть ли не коммунистом.
Эффель никогда не был ни коммунистом, ни членом какой нибудь другой политической партии. Он говорит, что политикой не занимается, но всей жизнью своей он являл и являет пример стойкого борца за торжество мира, свободы, справедливости. Недаром он был награжден международной Ленинской премией «За укрепление мира между народами».
«Битва, которую ведет Эффель,— писал о нем известный французский публицист А. Вюрмсер,— это битва справедливости против несправедливости, народа против поработителей, труда против капитала, мира против войны, коммунистов против антикоммунистов».
«Мечтатель с открытыми глазами» — назвал Эффеля главный редактор «Юманите» Андре Андрие, написавший предисловие к его новой книге рисунков.
Мечтатель, он пишет и издает стихи. Он президент общества франко-чехословацкой дружбы, многолетний бессменный член правления общества дружбы «Франция — СССР»
И при всей своей знаменитости, почетных званиях в наградах это удивительно скромный, застенчивый, до придирчивости самокритичный человек. Когда я попросил его сделать для этого интервью набросок автопортрета, он смущенно, но решительно ответил «нет».
«Если уж обязательно хотите показать меня читателям, возьмите вот этот рисунок».— И он дал мне картинку своей воображаемой встречи с министром финансов.
— Валери Жискар д’Эстен…— представляется министр.
— Жан Эффель д’Эссинатёр…—в тон ему отвечает художник. Отделив на манер дворянских имен первую букву «д» в слове «дессинатёр» — рисовальщик, явно подтрунивает над теми французами, которые пытаются придать большую значимость своей персоне, упирая на подлинную или мнимую звучность и родовитость своих имен.
С приставкой «да» и с большой буквы… Конечно, это шутка. Но если и без шуток, всерьез — Рисовальщик и Человек он действительно с большой буквы.
Когда он в Париже, то вечерами часто ходит в Академию художеств, благо она неподалеку. Там я его видел в классе рисунка. Но не на кафедре, а среди учеников. Склонившись над листом, вместе с безусыми или чересчур бородатыми студентами, Эффель старательно рисует натуру. «Для тренировки.— объясняет,—для себя. Очень помогает работе. Рисунок становится четче…»
Сотворение Эффеля продолжается.
Б. ГУРНОВ. (Наш соб. корр.).
Париж — Онфлёр.
«Комсомольская правда»
