«Дорогая редакция! Прошу разобраться в моей крайне запутанной истории. Я работал на заводе заточником. Производственные нормы выполнял. Рационализатор. Активный общественник. Всегда на хорошем счету был у администрации предприятия. Но стоило мне однажды покритиковать на профсоюзной конференции отдельных руководящих лиц, как начались мои беды. Был членом завкома — отстранили. Освободили от должности председателя цехового комитета. А потом и вообще уволили с завода. Семь месяцев ходил без работы, пока суд не восстановил меня в прежней должности. Но и после этого мои мытарства не прекратились: администрация устраивает на меня гонения, не дает спокойно работать…
г. Волжский ФОМИЧЕВ Н. А.»
* * *
Уважаемый Николай Александрович! В который раз перечитываю ваше письмо и невольно вспоминаю: какое неподдельное возмущение охватило меня и моих коллег — журналистов и юристов, когда мы узнали о ваших невзгодах. Двух мнений быть не могло: человек в беде, ему надо помочь. Выезжая в Волгоградскую область, я думал о том, сколь неубедительными будут доводы тех, кто повинен в ваших бедах. Но, скажу по-честному, уже с первых шагов при проверке изложенных вами фактов у меня возникли некоторые сомнения. Заместитель директора завода А. Халдеев при встрече со мной вытащил из ящика стола папку с различными справками, выписками из документов, материалами проверок «по существу дела Фомичева Н. А.» и сказал:
— Приходится иметь под рукой. А что делать?.. Нас проверяющие буквально замучили. Только один уедет, другой появляется. Вот и держим все наготове!..
В областной прокуратуре ваши многочисленные жалобы и ответы на них составили два тома. В народном суде города Волжского имеется пухлый фолиант гражданского дела — опять же по вашим искам. Поток ваших жалоб захлестнул городские, областные органы власти, общественные организации, и иссякнуть ему, судя по всему, предстоит не скоро: дома вы показали мне несколько объемистых папок с «доказательствами» вашей правоты. Чувствовалось, что вы приготовились к длительной, затяжной борьбе, пока вам «не заплатят за все семь месяцев вынужденного прогула и не будут как следует наказаны лица, виновные в незаконном увольнении».
Семь месяцев вынужденного прогула…
Как же это случилось?
В первом своем заявлении от 22 мая 1969 года, перечисляя обстоятельства, предшествовавшие увольнению с завода, вы сообщаете, что «в апреле, без всякого предупреждения, в рабочее время отключают станок в цехе № 2 и переносят его в другой цех — № 4, а мне предлагают выходить на работу туда…». Заметим сразу, вы несколько преувеличиваете: предупреждение было. Еще за два месяца до этого начальник цеха № 2 Д. Тимошин написал на имя руководителей предприятия докладную записку: «В связи с производственной необходимостью и в целях повышения производительности труда прошу перевести заточников цеха № 2 на сдельную оплату труда с 1 марта 1969 года». Вас было двое заточников в механическом цехе — В. Барабанщиков и вы. При переходе на сдельную оплату труда один из вас должен был уйти в цех № 4, где предполагалось организовать централизованную заточку инструмента. Вы, Николай Александрович, запротестовали:
— Не желаю переходить на сдельную оплату труда!
— Ну, что ж, — сказали вам. — Тогда переведем в цех № 4.. Оплата там повременная.
— И в четвертый цех не желаю идти, — упорствовали вы. — Там и теснотища неимоверная, и запыленность большая. А у меня со здоровьем не в порядке…
В подтверждение этого 5 марта 1969 года вы представили справку, что освидетельствованы «врачебно-консультационной комиссией Волжской больницы… диагноз: хронический бронхит, рекомендуется работа в теплом, сухом помещении, незапыленном». Немного погодя принесли вторую медицинскую справку о том, что вы нуждаетесь «в переводе на работы, не связанные с длительным стоянием на ногах и хождением, сроком на три месяца». Вам предложили на выбор восемь (!) различных работ: наладчик штампов, контролер ОТК, монтажник аппаратуры и другие. Ни одна из этих должностей вас не устраивала. Разговор продолжился в комиссии по трудовым спорам. Вот запись в протоколе:
«Вопрос. Скажите, тов. Фомичев, в связи с перемещением имеется ли разница в заработной плате?
Ответ. Разницы в зарплате нет. Характер работы тот же. Разница только состоит в том, что в цехе № 2 было два станка в большом общем помещении, а в цехе № 4 — шесть таких же станков в маленькой комнатке, поэтому по состоянию здоровья я не могу работать в таких условиях.
Вопрос. Имеется ли вентиляция в помещении цеха № 4?
Ответ. Вентиляция есть, но недостаточная.
Вопрос. Переводная записка была передана цеху № 4 с 1 апреля. На каком основании вы не выходили на работу?
Ответ. На работу я выходил в цех № 2, заходил и в цех № 4, Не приступал к работе потому, что перемещение свое считаю неправильным, так как все сделана было без моего согласия…»
Но вас-то, собственно, Николай Александрович, вначале никто и не переводил в другой цех. Перейти должен был В. Барабанщиков. Вы могли работать на старом месте. Но только при сдельной оплате труда. Вас же почему-то устраивала лишь повременная. Такая оплата у рабочих заточного отделения цеха № 4. Потому и перевели вас туда. А Барабанщиков остался на прежнем месте, согласившись на сдельную оплату.
Вы говорите, что на новом месте хуже условия труда? Специально по вашей просьбе была составлена авторитетная комиссия, в которую, помимо представителей администрации, вошли терапевт заводского здравпункта А. Романюк и депутат городского Совета А. Котрухова. Комиссия пришла к выводу, что «общие условия работы заточника цеха № 2 по сравнению с цехом № 4 хуже…». И действительно, если в маленькой комнатке цеха № 4 находится шесть станков, то в «большом общем помещении» цеха № 2, как вам известно, помимо заточных станков, расположено еще 143 различных станка, не считая шести термических печей. Где же труднее работать-то?…
Но вы стояли на своем: и на прежнем месте оставьте, и повременную оплату труда оставьте. Несколько дней, по сути дела, прогуляли. Вернее, на работе появлялись, но демонстративно не желали идти в цех № 4. Администрации предприятия ничего не оставалось делать, как составить по этому поводу акт. Дело рассматривалось на расширенном заседании завкома, который принял решение удовлетворить просьбу администрации: уволить вас по статье 47 пункт «в» КЗоТ РСФСР (по непригодности, вызванной состоянием здоровья) с выплатой двухнедельного пособия.
Дальше началась длительная судебная тяжба, в которой вы вели себя непоследовательно. Мы уже видели те справки, из которых явствует, что вы больны. То же самое вы говорили и в народном суде, подчеркивая, что «мне врачом была дана справка о том, что работать заточником мне противопоказано». И тут же старались доказать, что вы здоровы и могли бы работать заточником. Но… при условии повременной оплаты. Где логика? Чтобы окончательно выяснить этот вопрос, вас по решению суда посылают на стационарное обследование в Волгоградскую областную поликлинику. Две недели вы находились там. Диагноз прежний — хронический бронхит. Но вас это не устраивает. Окольными путями вы берете в отделе кадров Волгоградского метизного завода направление на медицинское обследование, якобы для устройства на работу, в поликлинике Центрального района посещаете трех врачей, которые дают заключение, что вы абсолютно здоровы (бог их ведает, как это у них получилось). Но, как мы увидим дальше, пройдет совсем немного времени, и вы, Николай Александрович, снова представите справку о своей болезни. Потому что так для вас было выгоднее в новой ситуации…
В своем письме в нашу редакцию (и в редакции многих других газет и журналов) вы пишете, что увольнение — месть за высказанную однажды на профсоюзной конференции критику.
А так ли это, Николай Александрович?
Конференция, на которую вы ссылаетесь, состоялась еще в марте 1968 года, за год до предложения перейти в другой цех. До этого у вас были прекрасные отношения и с председателем завкома, и с его заместителем. Сами вы являлись председателем цехового комитета и одновременно в завкоме отвечали за распределение путевок. И все, наверное, было бы ладно и хорошо, если бы однажды ревизионная комиссия под руководством В. Новикова не произвела глубокую проверку всех звеньев заводского комитета. Недостатки обнаружились у многих, в том числе и у вас, Николай Александрович. Вот некоторые пункты из акта ревизии:
«С 1/1—1967 года была заведена книга очередности на санаторно-курортное лечение, которая не отражала: даты выдачи, причины выдачи вне очереди и причины исключения из очереди.
В книге имеются подтертости и исправления фамилий…
О видах и количестве путевок в санатории, запланированных и поступивших на завод, гласности не предавали…
В протоколах не указываются причины и основания предоставления путевок вне очереди и бесплатно. Имеют место незаконные предоставления путевок вне очереди…»
Замечания эти тогда сильно укололи ваше самолюбие. Члены завкома потребовали, чтобы на все заседания вы приходили с книгой учета. Это вы вообще сочли за оскорбление и решили дать «бой» заводскому комитету. На отчетно-выборной конференции вы заявили, что председатель завкома и его заместитель… самозванцы, никто их не выбирал на эти должности. В нарушении очередности выдачи путевок виноваты не вы, а руководители профсоюзной организации. И вообще они занимаются вымогательством, унижают рабочих, неодобрительно отзываются о директоре, шантажируют вас, Фомичева. Много всего было в том выступлении…
В парткоме завода спешно создали комиссию во главе с И. Поляковым, которая по пунктам скрупулезно проверила все ваши «критические» замечания. Ничего не подтвердилось. А в путанице с путевками вы явно пытались переложить вину с больной головы на здоровую. Кстати, сами-то вы три года подряд по завкомовским путевкам ездили на курорты и выставили свою кандидатуру на четвертый год. Квартиру трехкомнатную вам выделили. Денежную помощь от завкома регулярно получали. Обижаться на администрацию и заводской комитет вам вроде бы не приходилось…
Комиссия признала ваше выступление на профсоюзной конференции клеветническим.
Вот тут-то и начали вы, Николай Александрович, писать жалобы во все инстанции. Каждое ваше послание обрастало все новыми подробностями. Малейшее замечание в свой адрес вы воспринимали как «гонение», «травлю». И уж, конечно, когда спустя год возник вопрос о переводе на сдельную оплату или переходе в другой цех, вы заупрямились: не согласен — и баста!
В коллективе пытались вас урезонить по-доброму, по-товарищески. Но вы реагировали на это очень своеобразно. По одной из ваших жалоб в цехе однажды состоялось рабочее собрание. На нем присутствовал представитель Волжского горкома партии. Приглашали и вас: приходите, Николай Александрович, давайте общими усилиями разберемся во всех ваших претензиях. Но вы отказались явиться, заявив в одной из последующих жалоб, что собрание являлось «провокационным» и на нем присутствовали только «неустойчивые рабочие» и «завистники». Каково же было мнение собравшихся о вас? Токарь С. Новик: «Знаю Фомичева с июня месяца 1956 года. Я работал в то время электросварщиком, а он работал помощником кузнеца на арматурно-сварочном заводе Волгоград-гидростроя… Он требовал от руководства какого-то приоритета на получение жилплощади… Писал жалобы…» Слесарь С. Савельев: «Характерно у Фомичева и его стремление показать себя как некую незаурядную личность…» Слесарь Гуляев: «Нетерпимым является тот факт, что Фомичев группирует вокруг себя мнимо обиженных людей».
В резолюции собрания, на котором присутствовало 95 человек, вам, Николай Александрович, было выражено «общественное недоверие».
Но вы-то доверяете только самому себе. И такого же безоговорочного доверия требуете к своим словам от тех, кто приезжает проверять ваши жалобы. И чем чаще вам говорят: «Ничего не было», тем упорнее вы стоите на своем: «Нет, было!»
В последний раз суд при разбирательстве вашего иска восстановил вас на работе. В его решении утверждается, что истец, то есть вы, «но состоянию здоровья заточником работать может», сделав этот вывод на основе двух совершенно противоположных документов из областной поликлиники и поликлиники Центрального района города Волгограда.
А вы вскоре после восстановления на работе ходатайствовали о получении путевки в санаторий, заявив, что у вас… хронический бронхит.
— Но суд восстановил вас на работе как абсолютно здорового человека! — резонно сказал вам начальник цеха Д. Тимошин.
— Правильно,— не смутились вы.— Тогда я был здоровый, а сейчас больной. Вот справка.
— Значит, вас нельзя допускать к работе заточника, поскольку это противопоказано вашему здоровью.
— Не имеете права. Работать заточником я могу.
— Ну, хорошо,— решил не усугублять конфликта начальник цеха.— Напишите заявление, что никто не будет отвечать, если вы получите профессиональное заболевание.
— Писать не буду.
— Значит, вопрос исчерпан!..
Казалось бы, уже одно это должно было вас насторожить, заставить почувствовать, что в своих жалобах вы начинаете заходить в тупик. Вам пошли навстречу, восстановили на работе — работайте спокойно, налаживайте отношения с коллективом. Но вы снова пишете жалобы, снова требуете комиссий и проверок. И создается впечатление, что новые жалобы вы пишете подчас по инерции. Вот одна из последних, разбиравшаяся на заседании заводского комитета. Состоит она ни много ни мало из двенадцати пунктов. В чем ваши претензии? Не согласен с переводом с повременной оплаты на сдельную? Вам отвечают: вопрос этот давно решен, и не имеет
смысла к нему возвращаться. Неправильное нормирование времени и расценок на заточные работы? Вот, пожалуйста, положение, по которому определяются все нормативы. Не согласен с тем, что выполненную работу принимает представитель ОТК? Ладно, дадим вам личное клеймо. Конфликт с мастером И. Пехтеревым?.. Как было дело? Вам поручили затачивать резцы. В работу вы их взяли, но заявили, что расценки неправильные. Мастер проверил: работа эта и раньше оплачивалась так же. Через два дня он потребовал сдать резцы. Вы отказались: «Пока не пересмотрите расценки, не сдам!» Вам объяснили, что резцы нужны срочно, сдайте их, а коли не согласны с расценками, обращайтесь в конфликтную комиссию завода. Вы — ни в какую. Вызвали к начальнику цеха — не желаете идти.
Но хватит фактов. Давайте задумаемся над тем, что заставило пас, Николай Александрович, воевать против всех: против товарищей по работе, против общественных организаций, против администрации. Желание добиться справедливости? Но вся-то беда в том, что это великое понятие вы истолковываете превратно. Вы исходите из своих эгоистических интересов, ничего общего не имеющих с интересами коллектива, вы хотите поставить себя в положение исключительное. Критикуя одних, хотите поставить себя вне критики, не прислушиваетесь к голосу общественности, не хотите и слышать р своих недостатках. Мне вспоминается разговор с вами на второй или третий день моего пребывания в Волжском.
— Не-ет, если побудете здесь неделю, то ничего не узнаете,— вздыхали вы.— Сколько комиссий приезжало по моим жалобам, посмотрят, покрутятся, да так и уезжают, ни в чем, собственно, не разобравшись. А я полагаю так: чтобы все выяснить и разоблачить виновников — надо пожить здесь по крайней мере месяца три!
А может быть, не нужно трех месяцев, Николай Александрович?
Может быть, хватит уже и комиссий? Не лучше ли, отбросив мнимые обиды, внимательно и строго разобраться в себе самом и кончить писать письма во все инстанции с просьбой прислать ревизоров? Остановитесь вовремя!
М. ИВАНОВ
МОСКВА — ВОЛЖСКИЙ
«Человек и закон»